Кум королю

[tedronai]

Добрый вечер, с вами снова Лола Эстебан, продолжаем предаваться воспоминаниям. В последнее время я всё чаще ловлю себя на мысли, что занимаюсь чем-то вроде некромантии - воскрешаю целый мир, мир любви и юности моей, ныне не только разрушенный, но и забытый. Мне плохо в "здесь и сейчас" по множеству причин, которые давно лень перечислять. Проще и благороднее оседлать машину времени и отправиться туда, где тебя никто не догонит, по дорогам, ныне ведомым лишь мне, навстречу настоящей, а не нынешней жизни. Но сегодня я приглашаю вас с собой. Бензеля раскручены, рычаг ввинчен, машина дрожит, как возлюбленный в ожидании прикосновения, ВРЕМЯ - НАЗАД! Итак, мы остановились на Ванькиной свадьбе и внезапной для всех смерти деда Васыля. Смерть эта (как, наверно, и все события подобного рода), имела самые трагические последствия, как для вдовы (она запила с горя), так и для клана. Нет, "бояре со дворянами" не передрались за "место на бочке". Произошло иное и не менее неприятное - нас накрыла анархия.
Чтобы было понятно "откуда ноги растут" - пару слов о том, зачем вообще нужен клан. Как вы, наверно, помните, дело происходило при Союзе, а тогда ВСЯ частно-предпринимательская деятельность находилась под запретом (за нарушение коего тотчас "светила" тюрьма). Меж тем, зарплата инженера составляла 120 рублей при цене на пиво - 45 копеек, на джинсы - 200 рублей, магнитофон средней паршивости стоил 160-300, машина "Запорожец" - 4500, "Жигули" - 7700, дом - от 3 до10 тысяч. Впрочем, одними деньгами не отделаешься - товар, прежде всего, нужно "достать". Иначе - играй по правилам: четыре сорта колбасы в "Гастрономе" - чудо, одежда в "Универмаге" такова, что даже покойника обряжать стыдно, мебели нету вовсе, а в очереди за авто люди стоят годами. Пойти на базар либо к спекулянту? А "где деньги, Зин?"
Конечно, партноменклатура жила иначе: и бабки иного порядка, и магазины другие (так называемые спецраспределители, недоступные для простого люда) и гос.автомобили, элит.квартиры, супер-дачи - однако, помимо лютых интриг даже внизу аппарата КПСС и узости места "наверху", этот путь имел свои недостатки: большинство благ, раздаваемых номенклатурщикам, были казённые и, если человек "выходил из игры" - безжалостно отбирались. Ну и как так жить?
Понятное дело, народ изгалялся: пёр и продавал с родных заводов, фабрик и воинских частей всё, что плохо лежит, мухлевал, спекулировал дефицитом (а дефицитом были все товары разом) и, конечно же, занимался частным бизнесом. Цветоводством, например. Это было разрешено, но - невыгодно, если вести дела по закону (те-е - с налогами). Чуть легче свиноводство - выгодно даже на законных основаниях, но где, скажите на милость, раздобывать корма? В магазине? На базаре? В колхозе? Не смешите мои тапочки! Только - краденые, либо - корми хлебом, коий не отпускают больше трёх буханок в одни руки...
Доходило до анекдота: нутрий, скажем, выращивать было разрешено, а вот выделывать их мех и шить шапки - нет. То же - с кроликами. А норок, песцов и соболей разводить и вовсе нельзя - гос.монополия.
Кроме того, существовали и вовсе криминальные способы заработка: самогоноварение, производство фальшивого мёда, фальшивой чёрной и красной икры, фальшивого снадобья "мумиё", настоящих лекарств, почти настоящих джинсов, проституция, наконец! Народ баловался - но под постоянной угрозой суда.
Вот мы и пришли к потребности в клане. КЛАН НЕОБХОДИМ ДЛЯ КООРДИНАЦИИ НЕЗАКОННЫХ ПРОМЫСЛОВ, КОРРУМПИРОВАНИЯ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ И УСТАНОВЛЕНИЯ В ПРЕДЕЛАХ СВОЕГО ВЛИЯНИЯ НОРМАЛЬНЫХ ТОВАРНО-ДЕНЕЖНЫХ ОТНОШЕНИЙ. Как и любая мафия. Мы были мафиозами поневоле - среди абсурда загнивающего коммунизма, ради счастливого бытия - своего и ближних. Что интересно: кланы старого образца достойны именоваться мафией куда больше, чем нынешние продажные казнокрады. У кланов была семейственнось и братство, праздники и ритуалы, круговая порука, всамделешняя омерта (обет молчания), кодекс чести (получше нынешних "общечеловеческих ценностей"!), а главное - клановая мораль, первая и единственная заповедь коей гласила: "Ты волен делать всё, что вздумается и будешь всегда прав - пока ты верен клану и, по возможности, чтишь обычай!". Чудачества клан прощает, а то и приветствует (если хорошо подашь), измену - нет! В общем, Чума чувствовал себя в клане, как рыба в воде, полностью разделяя его "модус вивенди" и без опаски предаваясь любимому хобби, по крайней мере - в пределах родного города.
Но, "вернёмся к нашим баранам". Зачем клану сильный лидер? Чтобы управлять всей этой архисложной махиной, сводить нужных людей, брать с них деньги, раздавать деньги верным людям, давать взятки милиции и ОБХСС, теснить в конкурентной борьбе враждебные кланы, договариваться с дружественными,гасить внутренние конфликты (по большей части - зряшные), решать внешние проблемы (по большей части - серьёзные) - и ещё куча дел. Конечно, у любого "крёстного отца" были помощники самого разного калибра и специфики - но без короля наступает бардак.
Он и наступил. Кто только не пытался "занять бочку" и Малюта и Васылёва вдова и даже "дядя Вася - эрудит", хотя ему, персональному пенсионеру и мастеру на все руки, сие было как пятое колесо в телеге. Анархия и упадок "малой родины" продолжались осень, зиму и часть весны - пока наш Ваня - сын Малюты и внук Васыля, словом и делом доказал своё право на трон. И за ним пошли, несмотря на сугубую молодость. Пошли едва ли не охотнее, чем за Васылём - Ванькина харизма расцвела, как сад по весне. А Чума, к своему удивлению, оказался кумом королю.
Поначалу никаких особых обязанностей у меня не было, да и не до того было. Родное средне-специальное учебное заведение, при всех его восхитительных достоинствах, имело одну червоточину: преподы норовили брать взятки "по прогрессиву" - раз от раза больше, а не хочешь платить - учись либо вылетай! Такой расклад чувствительно уязвлял мою чумовую гордыню, но, поразмыслив малёхо, я выбрал учится, а это требовало времени и сил.
Потом, на работе в больнице, я всласть навёрстывал прежние экономически-несостоятельные года (фарцовка по мелочам - не в счёт, всё уходило на прикид и дискотеки), за счёт "хабаров" и посильной помощи клану в коррумпировании родного лечебного учреждения. Для клана это были мелочи, но мне, как "особе, приближённой к трону", старались благоприятствовать - с сугубой выгодой для моего подросшего кошелька. Смекнув, что даёт новый статус, я стал постепенно наглеть в стремлении нарубить монет - и мне многое сходило с рук, но это - другая история.
В общем, Ванька - на бочке, я в свободное от учёбы и блядок время - при нём - идиллия! Но однажды в воздухе запахло грозой, и с совсем неожиданной стороны - от Тамарки. Молодая королева внезапно загрустила, аки царевна-Несмеяна, а Хлыщ (тоже всё свободное время блядивший в Киеве), однажды сообщил мне, что видел в её руках какие-то письма.
Письма? Это было тревожно! Потому, что писать Тамарке решительно некому: вся родня - за горой, в получасе быстрой ходьбы, ну не умерший отец ей с того света пишет! Сопоставив письма и грусть, мы с Хлыщём решили вмешаться.
Увы, шпион из Хлыща оказался никакой (наверно, потому, что в этом ремесле важнее слушать, чем языком патякать). Пришлось включать в заговор третьего человека, Петеньку - юное дарование тринадцати лет от роду. Принеся страшные клятвы молчания и введённый в курс дела, он радостно согласился.
Вскоре на мой стол легло вытащенное из почтового ящика письмо, адресованное Тамарке, а Хлыщ, явив недюжинный талант прелюстратора, аккуратно его вскрыл. Наши худшие подозрения подтвердились: письмо пришло от некоего Виталия - охломона-шоферюги и первой Тамаркиной любви. Ныне он обретался в сопредельном городе, напрашивался в любовники и, судя по тексту, Тамарка повелась! Конец света!!!
Первым нашим побуждением было ломится Тамарке в окно несмотря на поздний час. Но вскоре мы сообразили, что Тамарка спит в Ванькиных объятиях, и если их разбудить - ниспоследует пренеприятнейшая супружеская сцена. Посему письмо было запечатано, возвращено в ящик, а Петьке - велено не спускать с Тамарки глаз.
Воскресенье. Я (не иначе - по наущению вышних сил), продрал глаза не свет - не заря и решил остаться дома, влезть на крышу сарая и всласть почитать под музыку (в переодетом, разумеется, виде). Прибегает Петька и шепчет: "Тамарка пишет!".
Путь от сарая до Томкиного окна занял три минуты. Окно, ввиду тёплого утра, открыто настежь. Залажу. Сажусь в проёме, оперевшись спиной о раму. Моя фигура существенно заслоняет свет, но Тамарке - пофиг. Склонившись над столом, она одержимо заполняет мелким почерком четвёртый или пятый тетрадный лист. Я засмотрелся на неё: высокая, стройная, в неизменном белом платье, светлые волосы прихотливо уложены, позади - белая стена, она - белая на белом, моя тень ласкает её подол. для полноты антуража не хватает лишь массивного распятья на стене: Испания, Бразилия либо - Аргентина, ей-ей!
А она, меж тем, меня в упор не замечает. И, похоже, завершает послание. Точно - сворачивает и кладёт в конверт. Оглянется на ясен-свет за окном или так выйдет? Проверять сие рискованно, и я стучу перстнем о каблук. Она оборачивается, как ужаленная.
- Чума, ты?
- Нет, только моя тень.
- Что ты здесь делаешь?
- Тебя спасаю. От себя самой. Ты подашь мне руку, а то внизу сервиз хрупкий?
Она попыталась спрятать письмо, но не успела. Конверт оказался в моей руке.
- Отдай!
- Ещё чего. Я ближним смерть не отдаю!
- Ты... знаешь?
- Само собой, иначе б не припёрся в такую рань.
- Откуда?
- Да так, грамоте обучен.
- Ты... читал переписку?
- Пока - не всю. Надеюсь на твоё содействие.
Вместо ответа она залепила мне пощёчину - аж искры из глаз. Я и не знал,что рука Тамарки столь тяжела.
- Ляпас есть стандартная благодарность за хорошо проделанную работу, - ухмыляюсь я.
Она бросилась к кровати, я - за ней.
- Уйди, патлы вырву!
- Хрена! Ничего ты мне не сделаешь!
- А ты мне - да, правда? И что же, синьорита шпионка? К Ване побежишь или отдаться заставишь?
Тут я как стоял - так и сел на пол.
- Тома, ты чего? Это же я. Чума, твой друг!
Она смотрит на меня, и в глазах - жгучее недоверие.
- Послушай, да какая муха тебя укусила? Разве я хоть когда-нибудь вредил тебе?
- Тогда зачем ты здесь - глухо спрашивает она.
- Тебя выручать, дурило! Разрулить вдвоём этот трабл, пока Ванька не допёр.
- Ты... правда?
- Да что это с тобой! - ору я. - За что?!!
И тут она начинает реветь в три ручья и падает лицом мне на колени. А я сижу, дурак-дураком и нихрена не понимаю.
- Рассказывай! - говорю я, приподнимая Тамарку за плечи. И она начинает...
Мама родна, что она навыдумывала! И даже не она, а её мамаша! Что мы - сущие звери, сплошь разбойники и едва ли не режем младенцев на ужин! Она подозревала каждого из нас во всех смертных грехах, а более всего - собственного мужа.
- Он всё время куда-то уходит, возле него крутятся разные люди, говорят на непонятном жаргоне, что-то замышляют.
- Объясняю: они замышляют раздобыть корм для нутрий - да подешевле, толкнуть казённый бензин - да подороже, выторговать места на базаре - да покруче, дать взятку - да с пользою, поделить выручку - да поровну. Ванька строит их всех, понимаешь! Чтобы они помогали друг другу, а не мешали!
- А ночами он пропадает тоже с нутриями?
- Да нет, с охломонами всякими. Видишь ли, это у нас тут всё на мази, а есть и другие места, не столь кайфные. И дела там делают мрачно, прячась, не доверяя никому. Приходится Ване, на правах старшего, и с номенклатурщиками на дачах ихних и ещё где бывать - таким, если пригласят, не откажешь. Я в эти дела не лезу - но представление имею...
- Девочек там много?
- Много. Думаю, что и мальчики есть. Да только Ванька тебя любит, тебя - единственную и неповторимую, и все бл*ди ему до фени!
- Правда?
- Конечно! Это я шляюсь, он - нет.
- А - с тобой?
- Че-его?
- Ну, вы же дружите... давно.
- Ну, во-первых - не очень давно, а во-вторых, представляешь, только дружим. Я вообще в шоке, что ты сомневалась. До сих пор отойти не могу - мне - и не доверяла!
- И, как выяснилось, не зря.
- Ты - о письмах?
- И о них - тоже.
- Ночь на горе?
- Ты едва не принудил меня. Тебе не стыдно?
- После этого - нет! - я помахал письмом. - то была прививка. Не будь её - полагаю, ты бы уже сбёгла от законного мужа.
- Прививка Чумы?
- Да, прививка Чумы от Холеры - твоего дружка-шоферюги.
- Не смей его так называть!
- А почему? По-моему, в самую точку: Срачка-Болячка.
- Он не заслужил таких слов!
- А чего заслужил?
- Другого...
- Да? А хочешь, я за тебя расскажу!
Я встал, одёрнул кожаную "мини", поправил кружева, пришедшие в небрежение от Томкиных рук, сел в кресло (деревянное, резное, на заказ делано), закинул ногу на ногу и начал:
- Держу пари, первое письмо содержало жалобы на какие-то проблемы и малую толику воспоминаний о прекрасных школьных годах (Тома с охломоном учились в другой школе, нежели я, там реально было всё о'кей, что некогда вызывало мою лютую зависть). Далее, когда ты вдоволь измучилась переживаниями о его нелёгкой судьбе, ниспоследовало другое письмо - с второй дозой воспоминаний - побольше.
Тамарка как в рот воды набрала.
- Третье письмо содержало стихи - те, что он писал в школе. Только их, заметь - ни одного нового! В четвёртом он признался в тоске по тебе и предложил встречу.
- Ты таки-вскрыл все письма!
- Вовсе нет, лишь пятое - в нём содержался конспект предыдущей бни, включая твоё нежное послание, и нижайшая просьба снизойти до встречи на комфортабельном сиденье его ЗИЛа.
Она вновь попыталась залепить мне пощёчину. Я увернулся.
- Но даже если бы я его не читал - не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы восстановить цепочку. Это стандартно, Тома, для всех альфонсов мира!
- Для кого?
- Для проститутов!
Третья пощёчина таки-попала в цель.
- Может, хватит добавлять мне румян! - ощерился я. - Пора признать правду во всём её безобразии! Тебя хотели использовать, Тома, извини за мой русский, "в две дырки сразу" - передок и кошелёк. Причём кошелёк - превалировал!
Пришлось вскочить, уклоняясь от Томкиной руки.
- Ты в курсе, сколько это стоит? - я обвёл рукой комнату. - Сотни три инженерских зарплат! А сколько у тебя бабла на руках прямо зараз? Триста? Четыреста? Пятьсот? А у него, несмотря на шофёрство, такое бывает только в сладких снах после поллюции! Небось, он тебе жаловался, мол, никто не любит? Так вот, это - сущая правда! Его не за что любить: ни кожи, ни рожи, ни денег, ни весёлого нрава - одна тоска зелёная. К тому же, живёт он городе-хуже-некуда: кланы отсутствуют, начальства - дохрена, сплошной термоядерный Совок! Девочки - либо забулдыжницы, либо - с номенклатурными запросами, дают только потёртые вдовушки - вот он и возжелал - тебя, сердобольную, что б любила за красивые глаза, ещё и финанс поправила - мол, с Ваньки не убудет. А если втюришься ты, как кошка, и к нему сбежишь - он тебя вскорости бросит, потому, что Ванька ваше счастьишко оплачивать не станет! Он уже не раз так делал - спроси Сергейку - Портнягу либо его жену!
- Так это был... он? - Тамарка подняла на меня круглые от ужаса глаза.
- А то кто же?
- Почему я не знала?
- Потому, что Серёженька стыдлив, аки красна девица, и ему тяжко признать, что кто-то однажды вставил болт в его еврейское счастье. Не веришь? Айда к нему, он сейчас на машинке строчит!
- Не надо, верю...
- А если веришь - признай, что Ванька - не Портняга, от измены твоей с катушек рухнет и будет драма "Отелло".
Тамарка потерянно молчит, а мне от моральной победы, представляете - тошно! Жаль её - и всё тут! Чувствует себя здесь, как птица в клетке - а тут ещё такой облом.
- Может, он, того, влюбился по молодости?
- Ага, в даму лет на двадцать старше себя! "Любви все возрасты покорны!" - пропел я ломаным басом.
- Чума, имей совесть!
- Имею. От того и здесь.
Говорю с ней, а у самого на душе кошки скребутся. Не хватает в Тамарке чего-то. А чего? Блин, не уразумею.
- Послушай, ну не все такие, как ты, - жалобно молвит она. - Любовь правда бывает. И у самых отпетых - тоже.
- По себе знаю, представляешь! Но это, поверь, не тот случай.
Тамарка вперила в меня глаза, полные мольбы А я наконец допёр, чего в Томе не хватает - словно щёлкнуло в голове что-то.
- Он тебя о помощи просил. В четвёртом письме, правда? И ты оказала её. Подвески, королева!
Ожерелья - вот чего не хватало на Тамаркиной шее. Тоненького такого колье с брыликами - Ванькиного подарка ко дню рождения.
Тамарка так и рухнула навзничь - античная трагика, ей-ей!
- За сколько сдала?
- Две с половиной.
- Надули тебя, оно четыре стоит.
- Не знала...
- Чем он обосновал?
- ЗИЛ разбил. Начисто!
- Враки! Поитересуйся у дяди Васи, во сколько такое влетает. И, кстати - на чём он тогда к тебе ехать мылился?
Только теперь до неё дошло. И три ручья слёз вновь оросили мои колени.
- Спаси меня, Чума!
- Теперь это сложнее.
- Почему?
- Как Ваньке с колье объяснишь?
- Потеряла.
- Не конает. Ты его в городе сдала? Где?
- У себя, в смысле - у старых соседей.
- С ума сошла! Они все браку вашему насмерть завидуют!! Тебя съедят!!! Давно сдала?
- Позавчера.
Смекаю: позавчера - значит, в пятницу. И деньги перевела тотчас. Почему её вчера не спалили? Ах, да, Ваньки дома не было. А приходил кто? Точно - приходил, когда я в столицу мылился - думал, по делам...
- Значит так: они будут здесь с минуты на минуту - зуб даю!
- И что делать?
- Кричать "спасите, помогите!" Кто, кроме Ваньки, дома из наших?
- Его нет. Не приехал.
- Слава яйцам! Кто ещё?
- Тётя Соня.
- Васылёва жена? Отлично.
- Я её боюсь.
- А она тебя любит. С первого дня. Это у неё язык ругачий - и немудрено: единственная из всех Васыля строила. Быстро к ней и выложим, как на духу!
Разумеется, мы нашли её на кухне. Стоя возле печи, озаряемая угольным пламенем, она напоминала грозное плутоническое божество. На скрип двери она обернулась.
- Ти б выщи пидбори вдив, щэ трохи - й стелю проб'еш! - приветствовала она меня (для не-украиноговорящих: ты б одел каблуки выше, ещё немного - и потолок пробьёшь).
- Выщых не дистав - отвечаю - Не знаетэ, дэ таки е?
- Тёть Соня, у нас дело к вам, - это уже Тамарка. Молодец, расхрабрилась.
- Слухаю! - улыбается Соня Васыливна.
И мы выкладываем всё под чистую - Тамарка даже не плачет. Молодец, твоё величество!
- Ой, дитонька, що ж ти скоила - запричитала Соня. - Та ничого, здолаемо пройдысвита! Зараз я сына поклычу - пидготуемося!
Тамарка вцепилась в мою руку - Малюта-старший стремал её больше всех.
Малюте Соня сообщила сильно урезанную легенду: Тому развели, давя на жалость, а теперь клятые соседи-завистники из Амстердама хотять развалять Ванин брак, обвинив Тому в измене.
- От бля! - выругался Малюта. Брылики да жалость - дело житейское, самого не раз разводили. И клевета - ерунда, как пишут в умных книгах: "Жена Цезаря - вне подозрений". Вот только Ванька - он не в меня пошёл, а в прадеда, камикадзе бешенный. Придётся окоротить гадов любой ценой!
Соня кликнула Хлыща и Петьку - как и следовало ожидать, они прохлаждались на веранде после подслушивания нашей беседы. В том, что они заняли место под окном, как только моя фигура перестала маячить в проёме, я был уверен - но Томе не сказал.
- Не дрейфь, донна Анна! - радостно - приветствовал Тому Хлыщ. По лицу её было видно - лишь присутствие Малюты спасло Хлыща от расправы.
Тем временем Соня возгласила:
- Хто крав лыста?
- Он - Хлыщ указал на Петьку.
- Гэрой. Цяцьку вкрасты зможэш?
- Ожерелье?
- Эге ж.
- Да его из рук не выпустят!
- Выпустять. Цэ вжэ моя справа. Значыть, так: ты, сынку (она указала на Малюту), йдэш до веранды цю мерзоту зустричать. Як прыйдуть - затрымай йих та розбый стакана, я почую. Вы (рука очертила Хлыща, Тамарку и меня) покы тут будьтэ - потим сховаю. А ты (палец упёрся в Петеньку) пры мени зистаешся, зрозумив.
- Ага - выдохнул Петька.
- А колы так - до справы!
Как известно, самое тяжкое дело на свете - ждать. Сев за стол и вперившись взглядом в печную топку, я в тысячный раз прокручивал в голове - как это могла Тамарка так облажаться? Казалось бы - ей не в диковинку подобные истории, это - часть городской жизни, я на них вырос. Да, кланы такого не одобряют. Как и, например, мордобоя. Но торговки частенько сводят счёты на кулаках, а завистливые соседи, злые мамаши и покинутые женихи сплошь и рядом проявляют византийское коварство, дабы расстроить нежеланный брак. В ход идут подкуп и слежка, подмётные письма и краденые вещи, нарочитые соблазнения и дурман на перваче - в общем - всё, что способен измыслить человек. Порой мне казалось, что Дюма-отец некоторое время жил в Городе и именно здесь разрабатывал свои сюжеты. В сравнении с некоторыми легендарными интригами то, во что вляпалась Тома, было сугубой банальщиной. Как она могла попасться, умная ведь, пообразованней меня?
Да, она - идеалистка, а я что - нет? Или Малюта, с его нежной любовью к историческим романам? Да и тётя Соня не так проста, как кажется. В чём загвоздка?
Ответ пришёл сам собою - и стал для меня едва ли не открытием. Загвоздка - в двоемыслии: владеет им человек или нет. Термин сей, после прочтения романа "1984" в 1984-м году (как это удалось - тема отдельной саги), был мне хорошо знаком. "Учитывать действительность, которую отрицаешь" - вот его смысл, суть и водораздел между практичными идеалистами (либо - циниками - кому что в кайф) и идеалистами бесбашенными. Томкина мать научила дочь всегда следовать идеалу, плюя на реальность - за что Томка и страдает.
- Выпить чего есть? - спрашиваю я.
- Чай чы каву? - говорит Соня. Наливку не предлагает - недавно завязала с выпивкой и борется за трезвость во всём мире.
- Чай. Кофе я с утра упился.
Достаёт коробочку, запаривает в здоровенной чашке. Чай - зелёный, а на коробке - иероглифы. Ух ты!
- Хорошо живёшь, королева! - подмигивая Тамарке, говорю я. Чай стынет на столе. Увы, после некоторых событий горячее - не для меня.
Вдали прозвучал звон стекла.
- Прыйшлы, ховайтесь! - заторопилась тетя Соня, открывая нам дверь в кладовку. - Тут всэ выдно й чуты - сам Васыль робыв.
Я мысленно присвиснул - об этом наблюдательном пункте мне известно не было. Интересно, сколько их ещё в доме Задорожних?
Обзор через щель был восхитителен, а акустика - просто улёт! Из-за неё я пришёл к выводу, что не дед Васыль строил это великолепие, а "дядя Вася-эрудит" - здесь явно чувствовалась рука Мастера. Меж тем тётя Соня времени не теряла - открыла шкаф, достала какие-то бутылки, залезла рукою за сундук и извлекла... обрез и патроны!
- Ой, плыгаты будеш, як зайчык - приговаривала она, заряжая стволы. Обрез ушёл под стол, тётя Соня выпрямилась и улыбнулась, а минутой позже в дверь вошёл мужичонка невзрачной внешности в потёртом пиджаке.
- З чым прийшли? - спрашивает Соня.
- Дело есть! - значительно говорит мужичонка, без приглашения валясь на стул.
- Важлывэ?
- Чрезвычайно! - и тут я вспоминаю, где его видел. Он пару лет в нашей школе преподавал, обществоведение, кажись, запомнился мразью, показным коммунистом и реальным взяточником. Ах ты ж, тварь! Эх, мне бы обрез, да с этой позиции...
- Чрезвычайных не трэба. По чоловику сльозы не просохлы. К сыну йды!
- Он мне не верит.
- А дуже трэба?
- Да, и - вам, а не мне. Как матери!
- Гаразд, пэрэконав. Тилькы, чур, спершу выпый зи мною - за упокой души Васыля Павлыча.
Она повернулась к полкам, закрыв их от мужичка спиной. Но нам-то было прекравно видно, как она наливает два бокала из РАЗНЫХ бутылок. Одинаковых бокала! И цвет напитков - не отличишь. Ай да тётя Соня, ни дать, ни взять - цезарь Борджиа в платье!
Выпили. Помолчали для порядку. И только пришелец попытался рот открыть - произошло событие, едва не сорвавшее операцию. В кладовке втроём было тесно, я, шаря впотьмах, где б опереться, случайно нажал кулаком на Хлыщёво причинное место, а сволота - Хлыщь, вместо того, чтобы помочь, залез мне под юбку. Это заметила Тамарка - и как даст Хлыщу кулаком в живот - тот охнул и осел.
- Чего это у вас? - сприсил мужик, косясь на кладовку.
- Та пацюкы шалять - нашлась Соня.
- И что, много их?
- Мабуть, багато, та цэ добрэ - бо дэ свыни - там и пацюкы. Выпьеш щэ?
- За свиней?
- Та ни, за пацюкив, из свиньмы й так всэ добрэ.
Выпили, закусили домашней колбосой, мужик стал додалбываться - как случилось, что Тамарка продала ему ожерелье, которое, как он доподлинно знает, подарил ей муж на день рождения. Всё ли в порядке в их браке и нет ли крамолы какой, а то общественность волнуется. Тётя Соня слушает молча и подливает ещё.
- Покаж цяцьку! - наконец, говорит она.
Мужик достаёт ожерелье из кармана.
- Нэ пам'ятаю. Може, була така, а може й ни...
- А Тамару позвать можно?
- Пишла вона, скоро вэрнэтся. Выпый зи мною щэ - доша болыть.
Они пьют. Ожерелье лежит на столе. Мужик заметно косеет. Соня с чувством рассказывает, каким чудесным человеком был дид Васыль Павлыч. Мужик заслушался. Из-под стола высовывается Петькина голова. Ожерелья нет! А Петькин зад на миг заслоняет собою открытую дверь. Ай да Петька, во даёт!
За моей спиной неслышно открывается ещё одна дверца. В проёме - Малюта с ожерельем.
- Одевай и айда со мной! - шепчет он.
Минуту спустя Тамара входит на кухню, лучезарно улыбаясь.
- Я здесь, мама!
- Ага, Томочка, а мы тебя заждались - взвивается мужик.
- Что стряслось? - притворно недоумевает Тамарка ("Растёт девка" - шепчет Хлыщь. "Вся - в меня" - отвечаю я).
И тут мужик видит брылики на Томе. Зырк на стол - а там пусто.
- Где цяцька? - грозно вопрошает он у тёти Сони.
- Яка цяцька? - натурально недоумевает она.
- Вот это ожерелье! - палец мужика едва не встряёт в Тамаркину шею.
- Что с вами, Игорь? - спрашивает Тома как ни в чём ни бывало.
- Ожерелье! Вы продали его мне!
- Да что вы пили?
- Я - ничего, а вот вы - воровка!
- Немедленно извинитесь и объясните,что происходит!
- Та вин з ранку нэ в соби! - перехватывает инициативу Соня. - припэрся й ну шкандалыты - де цяцька, що ты йии йому продала? Я кажу - цяцька пры неи - диждэшся - побочыш, а вин тилькы в бийку нэ лизэ!
- Да вы что, в игры играть вздумали! Я за него две с половиной отдал! - и тянет лапу к Тамаркиной шее. Тома уворачивается и - в двери. Распахивает, а на пороге - Малюта. С топором.
- Слыш ты, иди отсюда! - говорит он. - А нето здесь и ляжешь. Я за счастье сына свободы не пожалею.
Мужик оборачивается - а у полок - тётя Соня. С обрезом.
- Тут заячый дриб - говорит она. - Вбыты не вб'е, алэ боляче будэ - як у пэкли!
Мужик кидается в окно. Оно закрыто. Оборачивается. Меняется в лице. И вдруг начинает выть и кататься по полу. Малюта молча берёт его за шиворот и пинками гонит из кухни. Вой продолжается и на улице.
- Тёть Сонь, а что это? - спрашиваю я, выбравшись из кладовки. - Ну, в бутылке?
- Зилля такэ. Полохлывэ. Тэпер його довгэнько штыряты будэ, а вси скажуть - напывся.
- Ух ты! А из чего оно?
- Цэ сэкрэт, нэ скажу. А тоби, Чума - особлыво, бо ты йим всэ мисто пэрэвэрнэш, й нэ брэшы - знаю я тэбэ.
Вернулся Малюта.
- Всё, прогнал, драпает, что заяц!
- Цэ добрэ
- Надо бы, того, деньги ему вернуть - вором я сроду не был.
- Ни, тилькы половыну.
- Почему?
- За прыйом! - криво улыбается тётя Соня и Малюта враз сникает.
Как только страсти улеглись, Тамарка устроила нам форменное награждение. Петька получил перстень. В тринадцать лет! (Маленькая этнографическая справка - перстни есть предмет гордости молодёжи и старших, шкетам (малолеткам) они не полагаются, а посему, нося "гайки" в нежном возрасте, я была самозванцем - но шутам многое дозволено.)
Хлыщь получил роскошную заколка для галстука, а я - серьги.
- Нравятся? - спрашивает Тамарка.
- Такие хорошо крутить - тебе удобно будет - говорю.
- Шут гороховый!
Уходим. Тамарка машет мне из окна.
- Чума, вернись!
Залажу в окно снова. Тамарка роется в шкафу.
- Вот! - говорит она, протягивая алый газовый шарф. - Благословляю на все грядущие чумования!
- Красивый!
- И со значением. Слыхал легенду о Деве Чумы?
- Нет. Расскажи!
- Средневековая страшилка. Мол, чума имеет воплощение - женщину с красным шарфом. Его она закидывает в окно тем, к кому придёт.
- Понял. Надо разжиьтся лентами, такую красу швырять не намерен.
Наклонился. Она повязала шарф мне на шею.
- Что сделать для вас, о королева! - восклицаю я.
- Новые серьги одень! А теперь - потерпи немного, я их покручу.
...Тут в нормальных пьесах наступает финал, но Небесный Режиссёр - заядлый постмодернист и канонов не приемлет. История имела продолжение, но об этом - в следующий раз. С вами была Лола Эстебан. До новых встреч!