ЗМІЙ, НЕ ЗНАЮЧИЙ ЖАЛЮ

[Tedronai]

Теперь, когда мы узнали немало о типологии Неведомой силы, пора озаботится вопросом её происхождения и, так сказать, "пополнения рядов".

Само собою, "верха" Неведомых составляют бывшие языческие боги самых разных формаций: от тотемизма и далее. Здесь царит матриархат: Змея-царевна и Водья - женщины, ну, ладно, ещё Великий Зверь: мужчина - да оборотень, ему можно. Большое количество мужиков встречается лишь в "нижнем мире" - обиталище хтонических чудищ (Керемет-Смертоносец и прочие "истуканы"), хотя есть и исключения (Лихо, Вихола).

Уровнем ниже стоят духи природы, этакие "гении места". Здесь, как раз - патриархальщина: что водяной, что леший - мужики бородатые. И если "наверху" царит блаженная величавость по отношению к человекам - здесь это не так. Ладно, леший лишь водит - прикалывается над слишком самонадеянными охотниками - грибниками, а вот водяной - он и утопит за милую душу! Но говорить, мол, "женское сердце нежно, а мужское - нет", мы пока не будем, так как ещё ниже царит подлинный бардак.

ОСТОРОЖНО - СТРАХ!

Ещё более нижняя ступень Силы неведомой состоит из кучи специализированных существ самого разного характера и происхождения. И почему-то - тоже женских.
Русалки, мавки, поветрули, полевицы - сплошь барышни.
И если полевица да кикиморы - явный природные духи, то прочие "лесные дамы" имеют человеческое происхождение. Считается, что они - бывшие люди, умершие при неких особенных обстоятельствах. Раньше значение предавалось именно характеру смерти (утопление, там), но во времена, что застал я, акцент сместился на её причины. Шансы стать Силой неведомой есть у:
Тех, кто помер от несчастной любви или разбитого сердца: самоубился либо просто исчах.
Тех, чья любовь была разбита смертью до замужества (труп невесты)
Тех, кто помер в одиночестве, забытый всеми.
Тех, кто при жизни был близок к Неведомой силе (пасечник, страстный любитель рыбалки, представитель "колдовской" профессии, так то: гончар, кузнец, пастух, мельник, пекарь, лекарь, агроном)
В общем - разброс огромен.
Сами "силы" этого блока различны скорее предпочтениями, чем "народом". Мавки с русалками у нас различаются скорей местожительством, чем "национальностью", а отдельная когорта "кладбищенских девчат", что склонны затанцовывать парубков до смерти - и вовсе "русалочья субкультура"

И, наконец, отечественные "лары с пенатами": домовой, банник и иже с ними. Происхождение их туманно, они жёстко связаны с человеческим бытом и, на свой манер - наиболее небезразличны к оному. Есть версия, что домовой ("дедушко"), есть первопредок рода, но ныне это забыли.

Особняком стоят человеческие дети либо - любимцы Неведомой силы - двоедушники всех мастей, и те из людей, что стали Силами вследствие каких-то знаковых (особо благородных либо - особо злодейских) поступков.

Вне Неведомых сил пребывают разнообразные "умруны" ("беспокойные покойники" - отдельный мир и своя типология), "обычные" оборотни (колдовские либо прОклятые), колдуны с ведьмами, персонажи апокрифической околохристианской мифологии и народной демонологии (Вий, Басаврюк, Дидько Лысый да Дидько Болотный), и своеобразный персонаж, известный как "чёрт рогатый".

Я давненько задумывался: почему есть русалки - но нет "русалов", ведь парни тоже запросто мрут от несчастной любви? С чего это у "нижних Неведомых" - столь строгий матриархат, нарушаемый лишь огненным змеем - Перелесником неизвестного происхождения? "Русалы" что, массово пол меняют? Все, что ли, поголовно??
И тут меня осенило.
Кто помнит самых малых божеств греческой мифологии? Сатиры и нимфы! Нимфы - все из себя барышни, а вот сатиры... козлоногие и рогатые! Ну, чисто, черти!

Итак, дамы и господа - мне стало ясно, куда девается мужская часть населения при переходе в Неведомую силу.
Увы и ах - это "чёрт рогатый"!
Да-да-да: "мужики - казлы", страх-то какой!
Впрочем, чёрт рогатый, если разотождествить его с христианским "бесом", не так уж и плох. Он - такая себе мелкая фурия, преследующая грешников, а то и выводящая их на всеобщее осмеяние. Кроме того, чёрт похотлив и любит выпить, из-за чего нередко сам попадает в смешное положение. Сатир, в общем...
Забавно, но выражение "чёрт попутал", произносимое схваченным на горячем греховодником, может свидетельствовать именно о глумлении: чёрт заморочил - вот грешник и попался.

Впрочем, все черти мира меркнут перед экзотикой, которую порой являют бывальщины. Ярчайший пример буйства народного мифотворчества есть сказание о Прохоровне - кстати, совсем свежее по времени действия: tedronai-e-m.livejournal.com/80328.html

Но есть и ещё один, малоизвестный слой Неведомой силы. И он относится к детям и детским судьбам.
Как известно, детская смертность в старину была преогромна, но мифологически решалась просто: умершее дитя нежного возраста, если в его смерти нет прямой родительской вины, становилось "янголом" (ангелом), и уходило из этого мира (есть, впрочем, и вера в "детскую реинкарнацию: один и тот же ребёнок может родится несколько раз).

Исключение составляют лишь дети, задушенные либо утопленные матерями сразу после рождения - таковые становятся болотными огоньками - и могут завлечь в трясину. Дальнейшая их судьба не ясна: то ли вырастают в мавок-русалок, то ли спустя некоторое время родятся вновь.

Дитя постарше - но ещё слабоосознаваемого возраста, будучи заморены родными, перерождается в злыдня. Злыдень есть существо злое и пакостное - он вместе с себе подобными "обсев" семью, множеством неудач ввергает её в нищету. Злыдни не разбирают добра и зла, а потому ежели они прицепились - беги в церкву к батюшке! Либо - к ворожке. По сёлам чаще делали и то и это - для надёжности.

Парубки да девчата, заморенные злою судьбой, могут стать мавками да перелесниками. А вот дети помладше, но уже - соображающие... - о, это совсем особенная история!
О ней не любят говорить, так как персонаж, о котором я сейчас поведу речь, близок в "верхам" волшебного мира, а значит, сказание о нём - "сокровенное". Это - Змей.
Вообще змей и змеев в бывальщинах - пруд пруди. Тут тебе и Змея-царевна, и всяческие девчата - "змееоборотни" (есть такие), и огненный змей - девчачий любимец Перелесник, и Змей Горыныч, и Дидько Болотный, что обращается чудищем, и Великий Зверь (тоже - драконом оборачивается), но этот змей - особенный.

Он есть супруг Змеи-царевны, и они - повздорили. Вроде - из-за людей. Вроде - не из-за всех, а каких-то давних, учинивших совсем уж запредельное непотребство (по ходу дела, в историях о том фигурирует и некий "брат Змеи-царевны - безымянный и страховидный).
С тех пор Змей - один. Вернее - без жены, в остальном он очень даже компанейский, но - своеобразно. Его свита - подросшие дети, которых обрекли на смерть их родители. С ними он в виде тумана носится по земле и под землёю - и горе тому, кто заступит путь этой "дикой охоте малолетних мстителей"! Впрочем, куда чаще люди пересекаются со Змеем не прямо - а вследствии разгильдяйства по отношению к собственным детям.

*****

...Это было на моих глазах - и на недавней памяти: в самый разгар Перестройки. В те дни городской народ, воспользовавшись серьёзным послаблением законодательства, принялся скупать по удобным да красивым сёлам всяческие развалюхи - и превращать их в дачи. До того приобретение недвижимости, да с землёю, было делом проблематичным, а "садово-дачные участки", как и квартиры, выбивались годами, ну а теперь, стало быть - МОЖНО!

Для чего эти дачи служить будут - народ имел мнение разное. Кто-то, по недавней советской традиции, намеревался на них огородничать. Кто-то - спихнуть туда из городской квартиры престарелых родителей. Кто-то - на рыбалку ходить да соловьёв слушать. А кто-то - для форсу, что б похвастаться было чем. И те, о ком я поведу речь, относились как раз к последней когорте.

Кажется, это был мой предпоследний приезд в Приречье - "на недельку, до второго": охота было поглядеть места, с коими у меня было связано столь много детских воспоминаний. Помнится, боялся я ехать, дабы не обнаружить любимые места в полном разоре и запустении. Но обнаружил: всё не столь уж и плохо: "новый НЭП" оказал на Приречье исключительно благотворное действие. Развалившийся совхоз был расформирован, на его месте из пепла воскрес колхоз, ах, простите - кооператив, селяне вновь, побросав бутылки, принялись работать и с жаром вести политическую жизнь родного села: в былые дни выборы головы колхоза нередко превращались, лучшем случае - в противостояние Гверьфов и Гиббелинов, а в худшем - в войну Алой и Белой розы!

Но, несмотря на это, расцвет частной инициативы свершил с Приречьем диво дивное: на полях зреет пшеница без васильков да морковка без осота, и, о чудо - высоченная кормовая кукуруза. По лугам расхаживают тучные коровы, не боясь того, что зима - близко, починена силосная башня, вечно ломавшаяся веялка, мельница гудит во все жернова, и даже мост в Замостье, что развалился вследствие эпического противостояния мелиораторов с Неведомай силой, отстроен заново. А уж в карьере гранитном - и вовсе ажиотаж, живо напоминающий золотую лихорадку: интенсивное строительство частников, что хотят украсить свои хоромы, требует камня, камня, камня! Однако, несмотря на лютейший бардак, никого не привалило и взрывом не зашибло: видать, Змее-царевне пришлось по нраву воодушевление человеческое.

А на реке - праздник! Первый за невесть сколько лет день Ивана Купала: с песнями-плясками, ряжеными, прыганьем через костёр, пусканием венков по воде и непременным подношеним каравая Прохоровне, что из простой доярки сперва в русалки выбилась, а после победы над лютыми партийно-советскими супостатами - едва ль не покровительницей края стала (тогда-то я, собственно, и услыхал великую сагу о её судьбе).
А в ночи по улице центральной - дачники гуляют, шинок горит огнями цветными, в кинотеатре - "Фантомас" на экране большом и "Звёздные войны" - на малом: с видака, за новой сельрадою - дискотека, а почтою - кто постарше под духовой оркестр с магнитофона парочками пляшет, в общем - лепота!

Однако после столь бурно и радостно проведенной ночи меня ждало ну очень неприятное пробуждение: с соседнего двора доносились крики такой люти и степени отчаянья, какая бывает лишь тогда, когда кто-то прямо на глазах помер смертью безвременной.
Продираю глаза, иду смотреть. Слышу - крики донося не со двора, а аж с той стороны майдана! Да что там стряслось такое?

А стряслось воистину горе лютое. Новоявленные (так и хочется ляпнуть - "новопреставленные") нувориши чиновно-взяточного сословия устроили пир - на весь мир в честь закладки фундамента будущей дачи. По ходу дела - поприезжали целыми семьями: с жонками, детьми да полюбовницами тайными. И перепились вчера они до состояния свинского, а сегодня поутру, мучимые похмельем, перебудили друг друга и детей своих.

А во дворе у них колодец недоделанный был, да если б толковая криница! Дырка новомодная, что сверлом в земле бурят: и не колодец, и не скважина.
Сверло в тот день из дырки той убрали, а трубы бетонные - ещё не поставили, так как сверлить далее намеревались. Глубоко в том месте до воды было, ой, глубоко!
И вот девчонка малая, лет пяти от роду, бодунными родителями разбуженная, во двор гулять пошла - да в дырку ту и ухнула!

Нескоро хватилась её мать: думала - та в саду гуляет. А как хватилась да услыхала из глуби земной крик детский - так и заголосила.
Да тут голоси - не голоси, двадцать девять метров - не шутка! Именно такую цифирь озвучил опухший с бодуна горе-папаша, когда оторвался от опохмелу на материнские вопли.
И, что самое жуткое: диаметр той дыры - с пол-метра, не более - взрослому человеку не влезть, не протиснуться...

Меж тем на крики сбежался народ - и тоже заголосил от ужаса. Оно и немудрено - я как вообразил: каковО в той скважине - сам охолол. До сих пор помню страх той: средь травы - дырища, будто рот земляной, рядом - красной глины вал, точно губы, а изо рта того - крик далёкий, детский...

Прибежал зам-председателя кооператива, тот самый, что последним в совхозе командовал. Надо сказать - справным хозяином стал, переизбирали его не раз, потому как дела спорились. Народ, правда, шептался, что в том не его заслуга, а Полевицы: дескать, в самом начале карьеры он её намереньем манку посеять так удивил - что она плодородия почве и подкинула...
Прибежал он, значит - и кричит: щас к шабашникам сбегаю да кран притарабаню - вытащим!

Подогнали кран. Мелкий такой, переносной: шабашники их полюбляют. Принялись ладить-прилаживать, трос спустили с петлёю на конце, а без толку. И крики из глуби земной затихать стали.
Прибежал инженер, что в карьере работает, да заорёт:
- Идиоты, у ней же воздух кончился! И вода, наверно.
- Да нет там воды, глина одна.
- А дождь позавчера - был.
- Целый ливень.
- Значит, есть. Тащи насоса, хоть из-под земли достань! И - шланг диаметра соответственного!

Приволокли из продмага кооперативного насос, к счастью, имелся он там. Приладили шланг, а он под землю не лезет. Примотали к крюку у крана: всё равно - вес мал.
- Арматурину бы прицепить!
- Да где её возьмёшь?
- А вот! - инженер на штыри, из фундамента торчащие, показывает. - Тащи гидрощипцы!
Тут чинуша-хозяин, папаша дочки провалившейся, возьми да и брякни: "не дам, мол, дачу ломать!". Так его шабашник, что щипцы принёс, чуть не зашиб.
- Кабы тут другой колодец был, поболе в диаметре, я б тебя туда головою вперёд и затолкал! Ой, держите меня - ежель не достанем - точно его в криницу, что у леса, спущу - в пекло - да с доставкою!

Отломали штырь, прикрутили: спереди - петля с парашютной стропы, дале - шланга конец, а ещё дале - утяжелитель. Спустили осторожненько - и насос врубили. Воду, мол, с такой глубины не поднять: свыше девяти метров столб водяной в трубе разрывается, а вот воздух освежить можно.
Вроде, ожило дитё - а за петлю не хватается.
- Лезть надо! - подбежавший фельшер говорит. - В беспамятстве она. Потому, как на вопросы не отвечает - покрикивает только.

Тут я вновь на рот земляной глянул - и жутко мне стало до самых печонок. Однажды в детстве я уже залазил кой куда - и с тех пор труб да пещер страсть как боюсь. А кабы и не боялся: одно дело - лаз какой, а иное - скважина...
- Ну и кто полезет? - вопрошает инженер. - Сюда ж человеку не протиснуться!
- Я полезу - вышел вперёд внук фельшерский лет семи от роду. - Спустите меня краном, как на лифту, а я уж на месте обвяжу её.
Фельшер аж охнул, глядя на то.
А я задним числом вспомнил - парнишка той позавчерась провалившуюся девочку тайком на рыбалку вёл. И, наверно, не раз то делал.

Стали парня к спуску готовить: обвязывать да фонарик прицеплять. Одна незадача - не повернёшься в скважине той. Пришлось вниз головою спускать. В первый раз он там недолго пробыл, а как по его крику подняли - говорит:
- Она там солдатиком стоит: руки по швам, поднять их не может, от того за петлю и не цепляется. А ещё душно там - страсть, холодно и воды - по пояс.

С водою вопрос так и не решили: не нашлось электронасоса, что для скважин пользуют. Зато парень во второй раз шланг с собой потяг, что бы воздух был. Обвязал её за плечи стропою, а вот меж ног - не смог. Не протиснешься.
Стали подымать: двои разом - кран аж просел, да потом - как выпрямится! Парень из дыры пулей вылетел, отдышался и говорит: "Сорвалась! Вниз ушла.

Тут к нему участковый бежит, старый, бессменный да толстый, что бочка: народ его "Полтора-Ивана" прозвал, да орёт: голова хоть цела? Петлёй не оторвало?
Народ заголосил, что резаный: ему-то такое соображение - страх, а участковый - он привычный. Да и что с него возьмёшь: прибёг поздно, так как на лесопилке драку оформлял: пьяные дачники с рабочими повздорили - с мордобоем, автомобилей побитием и покушением на убойство.

Прибёг пожарный: щас, дескать, с города машину позову, она дыру свежим воздухом враз продует - да кто станет машину-то ждать? Ещё предложения посыпались, один другого глупей: шутка ли - дитё под землёю невесть сколько времени, да и собралось на майдане пол-села, самосудом над горе-родителями попахивает.

А парень, фельшеров внук, как отдышался, вновь наказал себя спускать. На этот раз возился недолго, вскорости подымать крикнул. Кран запыхтел, напрягся - и вытянул. Обоих. Парня - а вслед за ним - и девочку: он её за руки держал: как выяснилось после, при втром падении она руки извернула - и стало врзможно за них схватиться.

Положили дитё на траву, она глаза открыла - но молчит. Её зовут - молчит. За руку берут - руку не держит и молчит. А сердце, меж тем, бьётся.
Тут уж фельшер всех разогнал, наказал соседям баньку топить да принести чего тёплого: дитё холодным было, что рыба зимой. "Скорую" из города вызвали, а пока ехала она - Полтора-Ивана разошёлся:
- Так: этих двоих - под арест! На пятнадцать суток! В холодную!! Безвылазно - пока следаки городские не выймут! И всех гостей ваших недотрезвелых - до составления протокола задержать!! Не потерплю!!!
Раньше за ним не такого не водилось - тихий был мужик, а тут - словно былые полицмейстеры в него вселились.
Гости - в гвалт: я, дескать, хрен с горы той, а он - хрен с горы этой, начальство такое, начальство сякое, а тут ещё сынуля горе-родителей, боров великовозрастный, взвился: я, мол, до Киева звонить буду.

- Да хоть в ООН! - заорал Полтора-Ивана. Пущай войска пришлют - харцызяк окаянных навсегда прогнать из Приречья!
- А мы подсобим, - кажут работяги.
- Да я - советска-власть! - заорал горе-папаша.
- Это я советска-власть! - гордо выпрямился Полтора-Ивана. - И если щас народу накажу вас вязать - ни мне, ни им за то ничего не будет, так как повинен ты в преступной халатности, повлекшей тяжкие телесные повреждения.
- Да как ты смеешь, то ж моё дитё едва не утопло! - взвилась мамаша.
- Ещё и как смею! - прикрикнул на неё Полтора-Ивана. - Кто скважину не закрыл, отвечай!
- Да блевали мы в неё вчерась, - каже один из гостей. - Вот и открыли.
Тут народ в такое неистовство впал, что едва линчевания не случилось, ну, прям, взятие Бастилии. Пришлось обормотов натурально вязать да в соседский сарай запереть - до приезду следствия. Ещё и в караул Полтора-Ивана стал: на случай, если кто, совсем ошалев, под крышу "красного петуха" пустит - в старину злодеям хаты жгли почём зря.

Потом милиция из города приехала, и я пошёл додому, в снятую на недельку хатку. Однако под вечер мне всякие страхи блазнится стали - не мог забыть рта земляного раззявленного, словно то - дорога в легендарный истуканский мир, к Керемету-Смертоносцу в грибные лапы. И даже сидение у печи с взглядом на огонь не помогало - пекло мерещилось. Тогда вышел я на двор, матрас постелил, и пролежал до рассвета, на Луну глядючи, благо, ночь тёплой была. А наутро - поспешил к Оксане Мыкытовне, переляк снимать.

А там уж - внук фельшерский, и она его по голове гладит.
- Вот, говорит, герой - так герой, в самой, что ни на есть, нижний мир полез, дружку вызволять, как в былые дни. Де не вызволил - Змий её прибрал.
- Какой-такой Змий? - спрошаю я, хоть и догадываюсь, о ком речь идёт.
- Змий, не знаючий жалю! - говорит Оксана Мыкытовна. - Померла в ночи она, так в разум и не придя: фельшеру из города звонили. Кажут - непонятно, чего, будто - с переляку... Дурни учёные! Как достали её - не было там души вовсе: за хвост змеев ухватилась и с ним утекла. Горе-то какое! И всем - горе. Злый он, Змий, теперь - беда будет. А родители её окаянные и года не проживут - вот попомни моё слово!

Купил я Мыкытовны зелья, на реку пошёл: вдруг Прохоровна всплывёт, я ж её ещё старушкой помню: немало сказов она мне казала: про сестру да братика - это от неё, так что - не чужая. Да, видать, Прохоровна ещё где занята была - так я её и не дождался.
Пошёл в село, а на душе - пакостно-препакостно. В шинок завернул, а так у стойки - мужик чернявый. Я к нему: может, про Каббалу раскажете? А они я тебе что, еврей? И здесь не срослось...
Потом, кажись, ещё пару дней по лесам я шлялся, на прощание - залез на Лисий остров: в том году сухо было, а потому удалось туда попасть. Попрощался с какой есть силой неведомой, пусть то хоть кикиморы будут - да и подался в город.

А в последний раз был я там в 91-м - последнем предкризисном году, и тож - на Ивана Купала. Улицей иду - а дача та злосчастная вся как есть бурьянами поросла. А навстречу мне - тот дедок, что возле начальства тёрся, его иначе и не звали: Диду та Диду.
Спрашиваю его - а он отвечает:
- Ой, перевертню малый, тут такэ було! Прошлой осенью - начальство городское, что дачи строят, подралося: на ножах, со стрельбою да убойством.
Потом зима грянула, да такая лютая - Вихола в полях четверых уходила - земёрзли вщент!
Волки объявились, в кооперативе свинью прямо в хлеву задрали, народ добыл одного, а под шкурой - ожерелье.
Рыбаки в проруби Прохоровну бачили, хоть всякому и известно: взимку русалки спят.
Инженеру с карьера видение було: будто явилась к нему сама Змея-царевна и говорит: сымайся с место и к немцам тикай - там тебе работа будет, не сразу, правда, но - тикай всё равно! Да где ж это видано, что б Сама - да мастера от дела гнала?
А по весне померла Оксана Мыкытовна, а вслед за нею, неделю назад - и Приська Прокоповна. Та ещё баяла: ой, не хочу я смотреть, как летом народ радоваться станет, не ведая, что лето то - последнее...

- А что до обормотов этих, тута живших - так разбились они всей семьёю! Гонки зимой устроили, на ахтомобилях, а дорога скользкой была.
Так, слыш, понесло их метров на сто, будто сила какая, и они с карьерной кромки - да на машине вниз - и взорвались, будто авиабомба!
А на дороге - след колёсный остался, будто змей здоровый полз, смекай!


Отправлено из приложения Diary.ru для Android

@темы: anticitizen.diary.ru, Android-клиент, Эпоха-до-легенд, Творчество